Кластер

Эпилог: Что есть на самом деле этот мир? Есть ли в нем тот самый смысл или такие вещи как мечта и надежда, о которых нам с такой настойчивостью твердят средства массовой информации... Действительно ли мир и люди в нем прогрессируют? или просто дурачат друг друга????

 Хантер Томпсон.

Кластер. 

Сюзи бежала без оглядки. Страх гнал её все дальше и дальше от проклятого места. Глаза заплыли слезами, а в памяти сохранились устойчивые и тошнотворные образы насильника. Его кривая ухмылка, исказившая самодовольное, жирное, потное лицо... Нет, не лицо - морду, рыло! Свиное, отвратительное рыло. Он рыгал ей в лицо перегоревшей от алкоголя пищей и похрюкивал от удовольствия, производя свои жеманные фрикции. Она чувствовала его член у себя между ног, он был скользкий и маленький, словно слизень, забравшейся ей под юбку. Она не кричала, нет, у неё на это не было сил. То оцепенение, которое её охватило когда он навалился на её хрупкое тело своей тушей, не давало ей вымолвить ни звука. Она покорно приняла свою участь и лишь невольно стонала от собственного бессилия. На минуту ей показалось, что она проникается неким удручающим её чувством по отношению к этому борову, и стала внимательней рассматривать раскачивающееся над ней подобие человека. 

- Почему он молчит? - мелькнуло в голове Сюзи. 

Неужели ей хочется чтоб он с ней сейчас заговорил? Нет, конечно, нет! Но его молчание еще больше ужасало её.. Никаких угроз, никаких оскорблений. Тихое, внезапное и стремительное нападение... 

Поскольку вращения его таза были похожи на щуп, который сантиметр за сантиметром исследует вверенную ему поверхность, в голове всплыл образ профессора в одинокой лаборатории, производящий над ней некий эксперимент, чтобы понять как у неё устроены половые органы, а может быть даже и внутренности. 

- Есть ли у него оружие? 

- Убьет ли он ее? 

- Или после семяизвержения он навсегда покинет её лоно и её жизнь? 

Она чувствовала холод своих конечностей и жидкость текущую по её промежности и по внутренней стороне бедер.. О, Боже! Это эякуляция, причем её собственная.. Она испытывает оргазм? Оргазм, черт побери! В тот момент, когда её насилует этот хряк? 

Хряк, словно почуяв женские соки, участил движения своим обрубком (ей почему-то показалось, что его пенис был либо обрезан либо изуродован травмой) и яростно клокотал утробным, звериным гулом. Глаза его закатывались за орбиту, белки краснели от лопнувших капилляров, а губы увлажнялись и розовели - он был на пике своих стараний. И в этот момент еще более мощный сквирт изрыгнуло наружу сюзино влагалище... Она трепетала от страха и удовольствия, это был самый мощный оргазм смешанный с отвращением, который она когда-либо испытывала. Даже её дружок Стивен не мог довести её до десятой доли таких ощущений. Брезгливое, стыдливое даже мерзкое чувство вины вместе с его жалким пенисом, выблевывающим миллиарды миниатюрных потных свиных рыл, горячим потоком проникали через влагалище в центр рождения новой жизни. Она чувствует как нервный спазм предательски подчиняет её матку, сжимает ей шейку, раздражает её стенки и заставляет сокращаться влагалище, она готова, готова принять ЕГО семя! Она разрывается криком и плачем, её разум больше не владеет её телом, она стала послушной куклой в руках провидения. Она станет вынашивать чужой плод, плод беспощадного, гадкого насильника... Теперь её охватила жалость и она захотела поглубже забиться в собственное нутро. Спрятаться от всех бед за теплым детским одеялом. Внезапно она уменьшилась в размерах до состояния муравья и ей показалось, что это вовсе не она лежит в этом грязном переулке с задранной юбкой и растопыренными ногами... Сюзи раздавлена, Сюзи обречена, Сюзи летит в бездну!!! 

От бурного и дикого семяизвержения Сюзин визави забылся на какое-то мгновение, которого ей хватило для того что бы толкнуть его в грудь и стремительно встать на ноги. Оглянувшись на его жирное тело и валяющиеся рядом рваные трусы она понеслась прочь, прочь от этого проклятого места...Дворовые пейзажи сменяющимися картинками, словно диафильм, прокручивались перед её глазами. Она больше никогда не будет прежней, никогда.. Преследования она не ощущала и поэтому стала немного успокаиваться, но темп не сбавляла и бежала, бежала, бежала. Завернув в знакомый проулок она оказалось в собственном дворе, вбежала в подъезд и поднялась на 5 этаж. Захлопнув дверь собственной квартиры она на минуту почувствовала себя в безопасности. Теперь ей осталось решить только одну проблему... 

Роберт с юных лет увлекался биологией и очень много знал о пищевых цепочках. Он страстно искал и рассматривал картинки в учебниках и энциклопедиях иллюстрирующие базовые принципы биологических связей. Больше всего его забавляли кольцевые черви, не только своей способностью к регенерации, но и своей "прогрессирующей" формой. Их тела казались Роберту совершенством. Их тела были венцом эволюции. Их тела казались ему наиболее приспособленными к воспроизводству. Их тела самые гибкие. Их тела казались ему божественными... И как хорошо, что тело маленького мальчика имеет что-то схожее с кольцевым червем... О, этот отросток просто очаровывал его, манил в далекие странствия, обещал и грезил несказанные удовольствия. Ощущая его форму, силу и щекочущую изнутри живот энергию, Роберт мнил себя завоевателем, конкистадором, отыскавшим свой Эльдорадо. В дальнейшем эта страсть будет преследовать его всю сознательную жизнь. И он не будет препятствовать её проявлению во вне. Он будет её покорным рабом и последователем. Её адептом, о, да! это его новая фаллическая религия откроет ему путь к истинным знаниям. 

Однако, как известно с незапамятных времен во многой мудрости много отчаяния, кто познает себя, тот сеет скорбь. 

Так и случилось однажды, когда Роберт посещал кружок натуралистов. Одногруппники застали его за занятием мастурбацией. Ничего примечательного, как может показаться, в том, что двенадцатилетний подросток онанирует в одиночестве. Раскладывая перед собой популярные порно журналы и представляющий себя в объятиях знойных красоток. Вот только Роберту была чужда эротическая эстетика женских тел. И он любил уединяться в обществе расчлененных лягушек, засушенных червей, даже крыс. Родители Роберта недоумевали и неловко оправдывались перед мисс Гринвуд, управляющей детским лагерем. Вердикт её был тем не менее строг и категоричен. Исключить! "За неподобающее поведение, несообразное с моральным обликом юного исследователя". 

После упомянутого инцидента (получившим название "крысиная история") Роберту пришлось провести все лето под наблюдением психолога из социальной службы, который на нем (но чаще на себе) испытывал не только чудеса фармакологии, но и новейшие методы логотерапии. За время пребывания под наблюдением, Роберт не только научился приспосабливаться к среде, но и умело маскировать свои наклонности к наркотическим средствам. Он тщательно, со всей страстью наблюдателя, изучал повадки взрослого и "разбирающегося" доктора, умело жонглирующего словами. И в промежутках, пока тот пребывал в экстатическом дурмане, дрочил под действием викодина или гидрокодона, играя с еще более насыщенными образами - это были и драконы и мифические псы с тремя головами, но больше всего ему нравилась представлять как сама Медуза отсасывает ему его отросток (который он в свою очередь представлял извивающейся змеей). Тогда, прочувствовав на себе всю силу убеждения слов и наркотиков, Роберт навсегда решил связать свое будущее с гуманитарной наукой и оставить свое увлечение биологией. 

К 16 годам Роберт имел стипендию в одном из образовательных учреждений социального профиля, четкую цель и программу познания, а также россыпь угрей, предательски оккупировавших его лоб и щёки. Нельзя было сказать, что его внешность была отталкивающей, скорее она была заурядной и непримечательной. И если кто-то всматривался в его лицо, то обязательно называл его "прощелыгой" или "пристанищем для гноя". Эксперименты со скипидаром и выдавливанием прыщей, вскоре привели к тому, что его лицо стало похоже на испещренную лунными кратерами поверхность луны. Что привело к различным слухам и молве в его окружении. Одни говорили, что он сын Горгоны и Франкенштейна и, что на лице его отразилась печать скверного и порочного союза. Другие выдумывали как он режет сам себя бритвенными лезвиями, поскольку любит боль и запах крови. Третьим же еще не забылась "крысиная история" и они говорили о каких-то мистических ритуалах. Таким образом неотъемлимыми спутниками Роберта стали неустанные насмешки. Однако, он навсегда запомнит тот животных страх, который сопровождал неловкие подрагивания губ его сверстников, когда он исподлобья пристально всматривался в их лица. Им казалось, что он лезет куда-то глубже их кожи и мерзкий, предательский холодок пробегал по их спинам. И больше они предпочитали с ним не связываться. 

Отношений с девушками он не имел до самого выпуска. И к 22 годам оставался девственником и неудачником по меркам его оперившихся коллег по цеху. Несмотря на его "забавное" прошлое (которое к концу обучения из скверного и омерзительного почему-то превратилось в "забавное") сокурсники все же пригласили его отпраздновать выпускной и обмыть дипломы "социальных психологов". 

Он с радостью согласился и впервые почувствовал себя востребованным. 

Первое что захотелось сделать Сюзи это смыть с себя грязь, покрывшую её душу и тело. Она ощущала как зудит под кожей какая-то странная, доселе неведомая ей материя. Проникая под корку и растекаясь по всему телу. Сюзи неистово разрывала ногтями свою кожу, как-будто пытаясь вычесать из под неё неприятное ощущение. Ее руки, щеки и грудь вспухли от бесконечного трения и теперь жгли её еще и снаружи. Сюзи оглядела свою комнату и постаралась набраться сил для того чтобы подняться (она так и сидела облокотившись спиной на дверь). Не зацепившись ни за что взглядом, поскольку все было по-прежнему тихо и безмятежно, она поняла, что это шум её собственных мыслей, беспорядочно летающих и сталкивающихся друг с другом создают эффект присутствия кого-то и образуют давление в ее голове. Теперь ей показалось, что она стремительно растет в размерах и вот вот разорвет сама себя изнутри. Словно в её голове поселилась маленькая Алиса, медленно поглощающая пирожки для роста. Господи, только бы встать. Только бы набраться сил. Уговоры, усилия, уговоры... И вот она опрокидывает свое тело вперед, встает на четвереньки, подламывает под себя колени и медленно выпрямляется. В ванну, в ванну сверлит ее тревожная мысль, мне нужно смыть с себя эту похоть.. Мне нужно собраться. 

Вода из душевого шланга непрерывно бьет жгутами-каплями прямо в лицо Сюзи, но она не замечает этого напора. Её тело содрогается, но не от холода. Её тело сжимается, но не от страха. Демон Раскаяния, вот кто сейчас свербит сознание Сюзи! Она раскаивается в том, что случилось с ней. Она не может удержать своих порывов и бесконечно ругает себя. Как-будто она предала святая святых и её, как когда-то Иуду, ждет, высохшая от палящего зноя, осина. Как она могла испытать оргазм? Как ей могло понравится насилие? 

- Тварь! Пресмыкающееся, заткнись! Заткнись, сука! - свинцовым молотком отбивается внутри черепной коробки. Сюзи жмурит глаза и корчится от шейного спазма. 

- Это была не я, не я. Это был кто-то другой. Надо собраться, что же делать? Полиция? Нужно идти в полицию. Но кто мне поверит? Где доказательства? 

И тут Сюзи со всей силы бросается на стену и падает ничком на дно ванны. Бьет кулаками себя в живот и засовывает руку во влагалище. Она вспомнила, вспомнила как жадно он впрыскивал в нее свое семя. Вот доказательства, вот тот неоспоримый факт её триумфа и её падения. 

После того как волна гнева отступила вместе с кровью от её головы и лица, Сюзи обрела холодное спокойствие и расчет. Встала, смысла с себя все следы усталости, боли и злости. Вытерлась полотенцем и пошла в комнату одеваться. Завернувшись в теплое одеяло и закурив сигарету, Сюзи вызвала полицию. 

- Ждать. Я буду ждать. 

Роберту нравилось осознавать, что он является частью чего-то большего. Группа - самый удивительный феномен социальной жизни. Как странно, он почти 6 лет изучал социальные, групповые связи, но так и ни разу за это время не был участником какой-либо группы. Он знал о группах всё, но только по учебникам и лекциям профессоров. Он знал о саморегуляции групп, об их автономности, даже об их конформизме внутри самих себя, но все это были слова-слова-слова. Мертвая материя. И вот теперь ему выпал шанс быть участником выпускного бала. И что самое приятное последующей за ним вечеринке на местном пляже. Там ежегодно собираются выпускники со всего побережья: пьют алкоголь, жгут костры, играют на гитарах и что самое невероятное ласкают друг друга. Ах, это приятное легкое возбуждение от осознания возможного совокупления с какой-нибудь подвыпившей самкой. Он бы жадно совал ей в рот свой язык, а может быть она даже прикоснулась бы губами к его отростку. Только нужно тщательно выбирать себе объект для сексуальных утех. Роберт не славился богатырскими размерами, а его член больше походил на червя, нежели на детородный орган. Зато он научился играть на нем как на органе. Выдавливая из его внутренностей музыку страсти и порока. Ах, если она не будет над "ним" смеяться, я подарю ей высшее удовольствие, какого она не испытывала никогда и ни с кем. Ни с кем и ни-ко-гда! 

В назначенный день Роберт выбрил себя всего до основания, что ощущал просто блаженную стерильность. Его промежность вплоть до ануса была чиста и невинна. Его подмышки и грудь сверкали. Его ноги были настолько гладкими, что в них можно было уловить блики окружающих предметов... Если бы это не испортило лица он бы выбрил себе и брови, но удержался и ограничился тем, что потер бритвами свои щербатые щеки. Почему у него нет щетины? Может быть эти рубцы повлияли на растительность на его лице? А как бы он смотрелся мужественно с испанской бородкой? 

Или с бородой как у российского императора? 

Вылив на себя галлон ядовитого мужского одеколона (который казался остался со времен гражданской войны), Роберт пошел выбирать свой "праздничный наряд". Трусы-плавки были бы идеальным вариантом, если бы не пришлось туда подкладывать носок, для того чтобы казаться мужчиной. Трусы-боксеры были из "той же серии" и остались не удел. Поэтому ему пришлось надеть маленькие спортивные шорты на подвязках, чтобы дай бог не оконфузится перед барышней, если она задумает резко снять с него штаны. Сверху же он надел костюм тройку и неизменную бабочку, как дань моде на джаз и твист. Потом, помявшись немного у зеркала, оставил эту затею и нацепил привычные джинсы и свитер. Все-таки нужно казаться "своим" среди "своих". И в данном случае такой наряд будет более уместным. 

Стивен был жалким и неумелым. Настолько неумелым, что не был способен даже на жалость к самому себе. Его отчаянное стремление быть востребованным приводило его окружение в исступление, поскольку никак не вязалось с его образом. Долговязый и неуклюжий с сиплым голосом и вечно куда-то спешащий, он производил впечатление человека, залезшего не в свой костюм, севшего не в тот поезд, перепутавшего место в кинотеатре . И что такого в нём нашла Сюзи? Ах, Сюзи! Милое, прелестное создание... Они познакомились с ней на одной презентации, где Стивен читал лекцию о минеральных удобрениях (по роду деятельности он был технологом на одном из крупных заводов минеральных удобрений). Сюзи же разносила напитки и легкие закуски декламаторам и тем самым Стивен, благодаря своей неповоротливости, обрел первую привязанность и гарантированный пятничный секс. О, как он любил бывать в ней. И как она извивалась в его руках и под натиском его тела. Несмотря на то, что она почти в два раза была меньше его ростом он считал, что у них идеальные пропорции и что они гармонируют друг с другом. 

Кристина смотрела в дуло пистолета словно в замочную скважину. Она хотела разглядеть в металлическом жерле собственную картину будущего, смоделированную дерзким воображением судьбу. В возрасте 12 лет она уже предпринимала попытки суицида, но они были неудачными. Впервые она пыталась удавиться шарфом, зацепив его за люстру, люстра веса Кристины не выдержала, а голова Кристины не выдержала люстры. Потом были таблетки, бритвы и даже утопление в ванной. Но все это было слишком болезненным либо пошлым и до логического завершения никак не доходило. И вот она обретает идеального убийцу в лице детища Джона Мозеса Браунинга. Убийцу холодного, справедливого, беспристрастного. Большевикам, во времена экспроприации, права насильственно уничтожать ближнего своего доставались по 33 франка, Кристина же отвалила одному афро-американцу 330 долларов, за право лишить себя жизни самостоятельно. Христа распяли в возрасте 33-ех лет и в этом нет никаких аналогий, нет никаких параллелей. В этом есть всего лишь игра цифр и ума, игра страстная, игра порочная. Жаль, что сейчас у неё нет патронов. Иначе все было бы решено. Но этот чертов ниггер, словно почуяв подвох, в последний момент отказался отдать ей заряженную обойму. Теперь ей придется убивать время в томлении и поисках свинцовых карателей. Благо на этот случай у нее есть Джошуа. И только по чистой случайности Джошуа окажется потомком колен израилевых, и еще более случайным окажется, что у его отца дома хранится семизарядный "бельгийский Браунинг". Осталось только дождаться, когда он выйдет на связь и попросить его о небольшой услуге. 

Отец ненавидел Джошуа по двум причинам. Отец систематично избивал Джошуа. Отец любил повторять "я научу тебя родину любить". Отставной сержант Смиттсон был ветераном "позорной войны" и воспитывал своего единственного отпрыска по всем канонам великого воинского устава. Отсюда Джошуа вырос не только закоренелым гомофобом, но не смотря на то, что в нем текла еврейская кровь еще и ярым антисемитом. Это была первая причина, по которой сержант ненавидел сына. Случайное совокупление с сифилитичной еврейкой на одной из военных баз, обернулась ранней демобилизацией и подарком в виде курчавого аутичного младенца. В преклонном возрасте сифилис настолько загубил крепкое здоровье Смиттсона, что он даже ночью не отлипал от бутылки и кантри. Второй причиной ненависти отца к сыну была пресловутая ностальгия, после того как они схоронили мать (Джошуа едва исполнилось 10 лет), он смотря на него видел её и не мог простить себе роковой оплошности. Постоянные побои, тычки и надругательства со стороны отца выработали у Джошуа животный страх перед мужчинами и можно сказать, что он был в какой-то степени женоподобен, скромен и робок. 

Ну что за блядская профессия - официантка? Какого чёрта в 21 веке существуют эти халдейские должности? И почему люди никогда не откажутся прислуживать себе подобным? Сюзи усматривала в этом что-то фанатичное, что-то определяющее её судьбу. Действительно, если копнуть чуть поглубже сюзиного фартука, можно отыскать подобострастное влечение к унижению и надругательствам. Только сейчас, после насилия, она начала осознавать, что в ней давно существует странная тяга быть униженной, втоптанной в грязь, раздавленной и размазанной по столу. Не просто так она терпит скабрезные шутки засаленных дальнобойщиков, примитивные и плоские шутки разгулявшегося молодняка или напускную холодность "залетных" семейных парочек. Её придорожное кафе, словно магнит, центрирует вокруг себя всякого рода отребье. Как будто одна глобальная рекламная кампания заманивает со всей страны сюда дегенеративных созданий. Да и хозяин, Джо, от них мало чем отличается. Чего стоило только назвать заведение "Кляча"? И сделать вывеску с розовой кобылой и огромными, обвешанными диодами, буквами в готическом стиле. Абсолютная безвкусица. Безвкусица, которая три года назад, словно магическое заклинание очаровала Сюзи. 

Теперь конечно, она видит все в других красках и что-то начинает для нее проясняться, что-то начинает вокруг неё обрастать фундаментом. 

Она возвращается к тому вечеру, вроде это была суббота 13 июля, когда один из укротителей железных монстров шлепнул её по заднице и отвесил давно навязшую в зубах шутку: 

- Сколько же стоят эти булочки? 

- Слишком дорого для такого болвана как ты! 

- Послушай, детка, болван у меня совсем в другом месте, если ты понимаешь о чем я? 

- Конечно, мистер, у нас таких целый холодильник в заготовках для хот-догов, вижу вы стремитесь пополнить наши запасы? 

- Эй, эй, полегче на поворотах, детка. 

- Если ты не заметил, то на этом "автобане" моя фура главная. 

Показав средний палец, Сюзи развернулась и налетела на объемного мужчину, от которого пахло чесноком и алкоголем... Теперь она поняла, почему она вспомнила этот запах.. Он также тихо отреагировал на это столкновение. Ни звука удивления. Ни возмущения. Никаких извинений. Тихая, молчаливая, непоколебимая поза. Оглядев его с ног до головы, Сюзи, словно фотографическим снимком, отпечатала его образ: 

На нем была байховая клетчатая рубашка зеленого цвета, джинсовый комбинезон, ботинки катэрпиллар и красная бейсболка натянутая на половину лица. Все выдавало в нём дальнобойщика со стажем. Руки его были огромные и пропитанные маслом настолько глубоко, что казалось будто это естественный цвет его кожи. 

Сюзи промямлила что-то вроде "прошу прощения, сэр" и уловила только розовый блеск губ, покрытых обильным слюневыделением. Сомнений не оставалось - это ОН! 

Жизнь без боли - одна из самопровозглашенных истин, которые стимулировали Роберта к употреблению наркотиков. Роберт был слабаком и ужасно боялся физической боли, которая быстро трансформировалась в тяжкие думы и как следствие боль духовную. Одна мысль о предстоящем столкновении с другими объектами физического мира, повергала Роберта в отчаяние. Он не мог выносить никакой, даже самой примитивной, головной боли. Чем собственно и оправдывал свои постоянные порывы к кайфу. Он постоянно выдумывал себе болезни, для чего с системной холодностью перечитывал медицинский справочник. Убедить же доктора, в том, что он одновременно испытывает симптомы диссоциативного расстройства и вялотекущей шизофрении, не составляло для Роберта никакого труда. И поэтому он быстро получал на руки все больше новых рецептов и отоваривал местные аптеки различными антидепрессантами, транквилизаторами и успокоительными. Опробовав три или четыре дюжины самых разнообразных представителей легального наркотического бизнеса, Роберт разработал для себя режим употребления наркотиков с привязкой не только ко времени суток, но и к различным событиям. Сегодня бал, а это стресс, а стресс - это Прозак. Открыв шкафчик над раковиной, он достал желтый с белой этикеткой пластиковый тубус с ядовито-красной надписью PROZAC. Ему почему-то вспомнилась одна из серий Доктора Хауса где он видел на одной из кофе машин надпись «Good Coffee: Cheaper than Prozac!». Но сегодня не тот день, чтоб успокаивать себя кофе. Шесть, нет семь светло-сиреневых таблеток и весь страх, вся душевная боль растворятся в спрессованном гидрохлориде. 

Он любил её и никогда бы не причинил зла. Она любила что-то другое и никогда не задумывалась о чувствах других людей.

Временами Сюзи задумывалась о том, что же есть на самом деле жизнь? И как правильно следует определять свой биологический статус - как жизнедеятельность или как существование? Если бы они были знакомы с Робертом, он бы ей с удовольствием разъяснил, что человеческая жизнь есть всего лишь потребляющая потенция и любой человеческий акт можно разложить на мотивационные кластеры. Потребляндия - так называл Роберт окружающую действительность, ту действительность где в первую очередь потребляется и расщепляется энергия, энергия быта. Однако, мы забегаем вперед и приоткрываем завесу окутывающей нас тайны. 

Сюзи смаковала свой Camel без фильтра, закутавшись в красное, синдепоновое одеяло. Тяжелые свинцовые затяжки внушали ей чувство успокоения и контроля. Но после проведенного анализа и отрытых в глубине головы воспоминаний она сомневалась в правильности того, что вызвала полицию. Отменить запрос уже не было возможным, но изменить свои показания ничего не стоило. Прибывший офицер пристально разглядывал её и задавал наводящие вопросы. Очевидно, что ему поднаторели различного рода драмы, к которым он относился с вычурной профессиональной холодностью. Сюзи рассказала ему слезливую историю о том как её бойфренд в порыве страсти нанес ей некоторые увечья, после чего весь вечер стоял на коленях и рыдая раскаивался в содеянном. Офицер убедительно попросил взвесить все свои показания и дать окончательное решение относительно её "истязателя". 

Покачав головой и скорчив недоумевающую мину, Сюзи окончательно решили не вершить правосудия над нерадивым бойфредном и дала отворот поворот полицейскому. Офицер в свою очередь выписал необходимое предписание по осторожности, оставил свою визитку и, пожелав быстрее прийти в себя, покинул квартиру Сюзи. 

Она осталась одна. 

Бездонная тоска. Неодолимая, вязкая и всепоглащающая. Если бы можно было вывернуть себя наизнанку Джошуа непременно бы это сделал. Кристина оставила сообщение и попросила принести несколько патронов от отцовского пистолета. Если отец узнает, что Джошуа пробрался в его кабинет, вскрыл запечатанный ящик и достал оттуда патроны... 

И что это за приказной тон - "Джо, принеси мне 3 патрона от Браунинга!!". И почему три патрона? Да и вообще, что у неё за мания к огнестрельному оружию? И почему она никогда ничего не договаривает? Скрывает что-то? Или просто не доверяет?! Вот и пойми этих женщин.... 

- В пизду этот гребаный пафос, ну что за мода вечно жалеть себя? Почему человек настолько низок, что может опуститься до банальной жалости??? Были же времена когда обыватели ради великой цели обрамляли тело своё веригами и добровольно, подчеркиваю ДОБРОВОЛЬНО! истязали свою плоть. Пытались умертвить в себе материальное начало, чтобы вдоволь напитаться духом, святостью, божественным вдохновением. Цепы, крюки и плети вот истинные искупители страданий, чтобы избавится от вечных адовых мук после жизни, при ней нужно пройти все круги ада. Вот оно истинное торжество духа над плотью. Этот неистовый танец порока и святости на образе и подобии божьем. Христа истязали по незнанию и предавали мучениям невинную плоть. И как пел один из русских панк-рокеров "со времени Иисуса невиновных нет", так и не было их в историческом опыте последних двух тысячелетий. - Сотрясая свои уши истошными криками Massive Attack, Кристина давила в себе накатившую на нее злобу и рвала репродукцию Иеронима Босха НЕСЕНИЕ, напечатанную в одном из известных журналов. - И куда запропостился Джошуа? Никчемный мальчишка, вечно он изнемогает от собственной жалости. Отец настолько изничтожил его самолюбие, что его везде теперь одолевает паранойя. Небось сейчас стоит и трясется над отцовским браунингом и решает брать ли патроны. Слюнтяй, недоносок!. - Когда от картины остался только спящий лик узника Голгофы, Кристина вдруг остановилась и начала плакать, теперь её саму обуяла жалость, жалость к собственной плоти. Она подошла к зеркалу, сжимая остатки бумаги побелевшими пальцами, обнажила грудь и стала трогать себя и совать пальцы в промежность. Она хочет обуздать это тело и медленно засовывать ствол... - Я застрелю себя в рот! Вот мой апофеоз, финальный аккорд, о! сколько в этом трепета и наслаждения.