вопрос автору
> > Плацента
Плацента

Плацента

Пьеса удалась на славу, а вот публика была ужасной.
Оскар Уайлд. 

Грэм. 

...иногда внутри меня рождаются настолько гадкие помыслы, что даже я сам остерегаюсь их обнаруживать. 
Словно мне придется разрезать утробу начиненную плацентой и давя на её округлые формы выблёвывать что-то запретное. И здесь пролегает та самая граница где страх быть осмеянным перемешивается с соблазном быть оригинальным. Лживое позерство моё уже не может ублажить плоть, да и не плоть вовсе ублажать необходимо, но дух. Дух ослабленный поиском, дух погруженный в вечную мерзлоту дремлющей памяти. Я блуждаю в закоулках моего больного сознания и забиваю вечные гвозди прямо в лоб трепещущим мыслям. Вот что меня ранит. Та самая неодолимая тяга менять будущее. Которое и не будущее вовсе, но и прошлое и настоящее. Загвоздить все отклики памяти и разрушить эмоциональные якори - не есть ли это катарсис? Очищение? Как все вокруг хотят быть свободными. Но кривляются и создают свои жалкие, заставленные бутафорскими конструкциями мирки. Неужели вы сами не видите, что вы живете в жиже собственного самолюбования? Неужели вы не понимаете, что вы стяжаете кнуты собственного самобичевания? Несвобода, это несвобода. Это пломба. Законсервированный зуб, с тщательно промытым каналом и удаленным нервом. Нервом вашей собственной жизни. Нейронной связью между вашим истинным и надуманным. Впрочем я опять зарвался. Или заврался. 
Но своей мерзости так и не обнаружил.... - отложив "Дневник Танатоса",  Грэм погрузился в себя. Хаотичный бег мыслей в его голове создавал эффект легкого головокружения и в то же время соблазна слететь с катушек - ах, как было бы здорово сейчас разбежаться и размозжить себе голову прямо об угол подоконника, сдавленный словно арбуз череп лопнул бы под своим собственным давлением, выплюнув рифленые щупальца мозга на белую глазурь. 
Грэм встал с кровати, заложил по обыкновению руки за голову, одну на другую и стал сплевывать накопившуюся во рту жидкость прямо себе под ноги. Он давно уже не заботился о гигиене в комнате и в его окружении можно было легко встретить стакан с мочой, початую бутылку со слюнями и очистками фруктов, завернутые калачиком носки с уличной грязью и прочую гадость. В этот момент раздался звонок в дверь и Грэм, почесав промежность, направился её открывать. Опять пришел этот молодчик Джонас. Беспутный, картавый мальчишка, набитый снизу доверху дерьмом и идеалами. Как бы его отвадить ходить ко мне? Кто он вообще такой, чтоб бесконтрольно шататься по моей квартире, всего лишь отпрыск моей, непонятно откуда взявшейся, тетушки. Седьмая вода на киселе. 
- Привет Грэм! Мэри, моя мать, твоя тетушка передала тебе этот пирог. 
На руках у Джонаса было раздробленное мокрое тесто, как будто оно попало в бетономешалку с грязью. - долбаные англо-саксонские традиции, напыщенная, ничего не значащая приветливость и забота, как же мне скверно и тоскливо от этого, подумал Грэм. 
- На вид он не очень привлекателен. 
- Один увалень сбил меня с ног на тротуаре и я попал прямо в лужу. Но я не смог оставить его там, ведь это для тебя, понимаешь? - Джо расплылся в лягушачей улыбке. 
- Какого члена, Джо? 
- ??? - пожав плечами и выразив недоумение, Джо понуро повесил нос. 
- И что ты сделал своему обидчику? 
- Ровным счетом ничего, сэр! 
- Какой же ты дурак, Джо! - Грэм в очередной раз плюнул на пол. 
- Почему? Ему обязательно все вернется бумерангом. Моя мать говорит, что зло непременно находит тех, кто его отправляет. 
- Почему? Потому что только люди могут наказывать других людей и воздавать им по заслугам. Если ты ждешь кармы или высшего суда, то этого никогда не случится. 
- Но зачем же нам нужно кого-то наказывать? 
- Да потому что худших всегда большинство. Их надо давить, уничтожать, изводить! - Грэм с чувством размазывал ногой свой плевок, корча ненавистную гримасу. 
- Это ложь, я не верю тебе. Хороших людей много, они способны любить, жить во Христе... - Грэм неожиданно прервал его истеричным выпадом. Тыкая указательным пальцем правой руки в окно. 
- Тогда почему всё вокруг запачкано их жирными, лоснящимися от вожделения мыслями? 
- ??? 
- О чём тебе говорит эта реклама? - Грэм показывал на большой плакат, видимый из окна. 
- На ней очень красивая девушка, в шикарной машине.. 
- А по-моему на ней алчность, которую эксплуатируют для того, чтобы парализовать твою волю. 
- ??? 
- Люди всего лишь хотят жрать, срать и иметь возможность хлюпать выделениями своих половых желёз. Вот им и дают прекрасные образы гламурной жизни. 
- Это не так, не так! Ты лжешь! Ты лжец. - Тут уже Джо, начал буйно отстаивать свою точку зрения. 
- Вряд ли меня это расстроит.. 
- Иисус принимает нас всех, даже таких как ты, ты всего лишь заблудился, Грэм, так говорит библия и моя мать. Она говорит, что ты должен всего лишь обрести Христа. Вернуться в церковь, тогда и наступит конец твоим страданиям. Она говорит, что ты всего лишь жалеешь себя, после той трагедии.. 
- Заткнись, сосунок, слышишь не смей. Никогда не открывай свой поганый рот в моем присутствии. Ты не имеешь права, малолетний ублюдок! - у Джо стремительно наворачивались слезы на глазах, обида, тупая боль, разочарование. 
Сжав сильнее в руках обмякшее тесто он со свистом бросил его прямо в лицо Грэму и помчался прочь. Захлопнув за ним дверь, Грэм угрюмо поплелся к бару. Шотландский купажированный виски двенадцатилетней выдержки лучший антидепрессант на туманном Альбионе. Апатично и вяло Грэм опрокинул бутылку прямо себе в горло и чуть не захлебнулся, вспомнив как заглатывает его член бессовестная шикса Соня. Помесь низкосортной ашкеназкой шлюхи с албанскими сепаратистами. Причем её мать обслужила целый батальон террористов и толком не понимала чьи камуфлированные сперматазоиды оказались такими проворными. Не за долго до семилетия Сони и после начавшихся бомбардировок Югославии ей пришлось бежать и искать убежища в более цивилизованных странах. Таким образом за свои последующие 7 лет жизни Соня пребывала практически во всех захудалых районах Европы. На жизнь приходилось зарабатывать разными способами от воровства и попрошайничества до откровенной торговлей плотью и продажей наркотиков. Когда Соне исполнилось 19 лет, они находились на территории Франции и один алжирский сутенер под кайфом, играясь своей заточкой прямо перед лицом её матери проткнул её горло, попав прямиком в аорту. Испугавшись дальнейшей расправы она спешно бежала через Ла-Манш, не позаботившись даже о том будет ли погребен труп её матери. 
Обосновавшись в Великой Империи, она получила не завидную должность официантки в одном из стрип-баров и в течении нескольких лет сделала головокружительную карьеру от липких, вычурных столиков до хромированного, изящного шеста. Здесь он её и подцепил, названия бара он толком не помнил, хотя она исправно ему напоминала о своем месте работы. В тот вечер он по обыкновению был под кайфом, который упоительно отшлифовывал пивом, глазея на дряблые задницы эмигранток из восточной Европы. Его привлекали славянизированные (он сам их так называл) тёлки. Белокурые и длинноногие, с большими и упругими, иногда висящими от собственной тяжести, дойками. Он многократно представлял как вставляет этим сучкам между сисек и заставляет их высовывать язык касаясь его кончика залупой. Соня подошла к нему и настойчиво стала навязывать танец. 
- Отойди от меня, сука. Ты не в моем вкусе. - Нечленораздельно выдавливал из себя вязкие, словно зубную пасту из тюбика, слова Грэм. Смотря на черноволосую, коротко стриженную с выбритым под "ноль" правым виском низкорослую стриптизершу. 
- Слушай, потц, просто сунь мне пару десяток в трусы, потереби мой клитор, оближи пальцы и потрогай свой писюн. И мне доход и тебе приятно. 
- Ты думаешь мне не кому теребить клитор, прошмандовка? 
Сделав стремительный рывок она села прямо к нему на колени одной рукой обхватив шею, а другой прижав промежность. Ощутив тяжесть чуть ниже пупка, Грэм понял, что ему приставили к брюху рукоятку складного ножа. 
- Не рыпайся, мачо, иначе твои яички больше не будут тебя водить по ночному Лондону. Где твой бумажник? 
- Я что похож на того у кого есть бумажник? Можешь сделать во мне столько дырок, сколько тебе вздумается, и что у тебя за блядский акцент? Ты что из Эстонии? 
- Вообще-то из Албании. Хотя больше отовсюду и ниоткуда сразу. Разве тебе не страшно быть порезанным? 
- Слушай, детка, нельзя убить того кто уже давно мертв. Усекла?
- ??? 
- Так что лучше вынимай лезвие и делай мне сеппуку или убери это от моего мочевого пузыря, иначе рискуешь быть обоссаной еще до дикой и извращенной ебли с ирландскми подонком. 
- Ты ирландец? - Соня, убрав нож в потайной карман кожаного сапога, сделала подобие улыбки и удивления на своем лице. 
- Да, а ты разве не заметила сзади меня Леприкона и горшочка с золотом? 
Соня, прыснув от смеха, стала  проникаться симпатией к этому невзрачному и угрюмому парню. 
- О, я наслышана о вашем природной упрямстве, даже твердолобости. 
- Умоляю тебя, это всего лишь преувеличение, на самом деле у нас просто встроенный радар на уничтожение британской чопорности. Мы всего лишь кучка повстанцев-засранцев, не согласных с викторианскими выблядками. 
- Разве не счастье быть подданным такой огромной империи? 
- Счастье? Вы эмигранты совсем пизданулись? Разве ты не видишь в каком хлеву ты сама работаешь? В каком дерьме прозябаешь и что творится вокруг: черные режут белых, как свиней, белые вымещают свою злобу на мусульманах, мусульмане в свою очередь сколачивают патрули и так же режут белых. Корпорации оказывают давление на политиков, те развязывают войны и экономические экспансии. СМИ заполонило страну масс-пропагандой: культ личности, насилия, секса, потреблядство, алкоголизм, наркомания, некрофилия. И ты уже купилась на то, что тебе показали элитные хоромы по телеку, так их имеют всего лишь 5 % от населения, да и то обладатели реальной политической и экономической власти. Остальные же 95 % живут в таких же условиях, как и ты. Только имеют честь называться подданными короны. А прав у нас не больше чем, у дворового пса трущегося на заднем дворе клуба. 
- Что это, претензия на Кембридж? Или ты заблудившийся кухонный философ? 
- Наш брат калледжей не заканчивал. Но способность думать от этого не зависит. Всякие там Оксбриджи, последние 150-300 лет, только и делают, что непрерывно штампуют зомбированное технократическое быдло, шныряющее потом по отделанным мрамором, стеклом и пластиком офисам. Знаешь, какой гимн у этой индустрии оболванивания? Это как у Брэдбери: "Мы все должны быть одинаковыми. Не свободными и равными от рождения, как сказано в Конституции, а просто мы все должны быть одинаковыми. Пусть люди станут похожи друг на друга как две капли воды; тогда все будут счастливы, ибо не будет великанов, рядом с которыми другие почувствуют свое ничтожество". 
- Сколько патетики, мистер стальные яйца. 
- Да, тебе тоже палец в рот не клади. 
- Жизнь побросала. Повозила мордой по столу. 
- Понимаю, это печально... - скорее давая ответ своим собственным воспоминаниям вымолвил Грэм. 
- Ладно, красавчик, моя смена давно закончилась. Я просто решила положить пару лишних фунтов себе на карман. А тут ты со своим пофигизмом и хамством. Но если ты меня накормишь вишневым пирогом и угостишь вискариком, я думаю наш инцидент будет исчерпан. 
- Черт с тобой, старушка. Пойдем прошвырнемся. 
Он был в таком расплывчатом, скорее даже раскисшем состоянии, что любая поддержка со стороны малознакомой шалавы, казалось ему даром небес. Они зашли в одну из ночных забегаловок, взяли теплого пирога и кофе, и отправились к Грэму. Поскольку на кармане у него было не густо, он предложил догнаться вискарем у него дома, где стояли заряженные в баре несколько бутылок Чиваса. Выпивая прямо из горла обжигающую, янтарного цвета микстуру счастья, он совсем потерял бдительность и плёл ей обо всем на свете, незаметно скатившись до самых интимных и сокровенных тем. Потом он на время отключился, а проснулся от влажного и горячего ощущения на головке своего члена. Соня насасывала этот розовый бугорок с методичностью профессионала, смачно причмокивая и закатывая кверху глаза. Видимо он её настолько расчувствовал, что она решила отблагодарить его так пламенно и натурально. Не за вишневый же пирог будет отдаваться стриптизерша? 
- Грэй, какого черта? Сукин ты сын, ты что отключился? 
- Я не Грэй, я Грэм. 
- Какого хуя я спрашиваю ты отключился? - Соня так резко осеклась от внезапной пощечины, как будто ее голова болталась на стальных пружинах. 
- Заткнись, долбаная шлюха и соси мой член! - истерично взвизгнул Грэм, отдернув отяжелевшую руку. 
Соня послушно заглатывала его член до самого основания, а её горло предательски издавало хлюпающие звуки. 
Грэм ничего не чувствовал, более того в него проникала какая-то зыбучая, затягивающая сама в себя пустота. Как будто его сознание прямо из глаз высасывал беспощадный вакуум и перетягивал в иную мерность. Ему начало казаться, что он деревенеет, словно на анатомическом столе перед полной эвисцерацией. Медленно немеют конечности, затухает дыхание, отключается сознание, он летит в бездну. Как будто Алиса, попавшая во временную воронку, непреложно стремящаяся вылететь с обратного конца земли. Здесь ему начало казаться как математические парадигмы, превращаются в математические бессмыслицы и как следствие в исторические и диалектические неправдоподобности. Если ты падаешь, то твоей конечной точкой должно стать столкновение с твердью, невозможно падать в небо, так ведь? Нельзя падать, взлетая в конечной точке и снова падать, возвращаясь обратно. Если это не бесконечная лента Мебиуса, мутирующая в огромную воронку Клейна или другая мерность из популярных математических ловушек. 
Черт тебя дери, Грэм, ты должен сконцентрироваться! КОНТРОЛЬ! САМО-КОНТРОЛЬ! Прыснув на барное зеркало остатками слюней, перемешанных с виски, Грэм тщетно пытался подавить в себе эти воспоминания. 
Когда он открыл глаза, очнувшись от своих галлюцинаций, Соня сидела на корточках и тихо плакала, а точнее стонала. Он не помня себя, подвинул ее к себе и обнял левой рукой таким образом, что ее маленькое тельце почти целиком разместилось у него не груди. Ему стало так жалко её и так тошно от самого себя, что он стал нашептывать ей разные теплые, ободряющие слова. 
- Соня, милая, ты так прекрасна зачем ты плачешь? 
- Я ничтожество, ничтожество, понимаешь? Я ничего из себя не представляю, я всего лишь дешевая подстилка, которую никто никогда не полюбит! 
- Это не так. Тебя обязательно кто-нибудь полюбит. 
- Ты просто жалеешь меня, ты такое же бесчувственное дерьмо, как и все в этом мире. Ты способен только питаться своим самолюбием, но на искренние, настоящие чувства ты не способен. 
- Зачем ты так? Я стараюсь тебя понять. Я хочу... 
- Замолчи, замолчи слышишь, просто дай мне поплакать и обними покрепче. 
Грэм сжимал её тщедушное тело и вдыхал аромат её густых волос. Волнующий, густой запах женского естества пробуждал в нем что-то доселе неведомое.. 
Нет, к черту, к черту эти гребаные воспоминания. Не хочу, не хочу воскрешать её. Грэм еще раз приложился к бутылке и изрядно захмелев лег на кровать. 

Тревожный, разрывающий мозолистое тело между полушариями мозга, сигнал телефона поднял Грэма с кровати. Какого хера, пронеслось у него в голове. Который час и какого хуя кому то от меня понадобилось. 
- Грэм, это Мэри! Что ты молчишь? Отвечай мне. 
- Как ты посмел обидеть Джонаса? Грэм я слышу как ты дышишь в трубку. Малыш пришел, нет он влетел в дом как реактивный двигатель, рванул на верх в свою комнату и не выходит от туда второй час. А из-за двери слышны только всхлипы и стоны. 
- Мэри я... эээ... мы не могли бы отложить этот разговор? 
- Нет, я хочу знать, молодой человек, что у Вас там произошло. Или ты забыл мою доброту? Мне кажется я вполне имею на это право. 
- Конечно, ты права Мэри, но мне сейчас не до выяснения отношений. Понимаешь мы немного повздорили. Ничего серьезного. 
- Ничего серьезного? Ему всего 12 лет, для него любая ссора это событие. Что же стало предметом вашего раздора? 
- Кажется религия или что-то вроде того... 
- Религия? Боже мой, ты что богохульствовал? Я знаю на что ты способен. 
- Нет, Мэри, что ты. Мне кажется я просто послал его подальше со своими проповедями. 
- Грэм.. 
- Послушай Мэри честное слово давай обсудим это позже у меня разрывается голова, мне надо принять что нибудь.. 
- Не бережешь ни себя ни свои связи, кто у тебя еще есть кроме нас? Когда умерла Лиза, твоя мать, моя кузина, все пошло наперекосяк. Ты не должен винить себя в её смерти. Это малодушие, понимаешь Грэм? Жалость к себе самое низкое чувство, оно даже хуже евангельского предательства. 
- Да, Мэри, конечно, я все понимаю.  
- Тогда почему ты продолжаешь втягиваться в эту воронку? Это путь в никуда, слышишь меня, Грэм? Все это бессмыслица. Я не переживаю так за Джонаса, как за тебя! Он славный мальчик и любит Христа, он чувствует его любовь и обязательно поправится. Но ты? Что будешь делать ты? Твоя совесть так тяжела... 
- Мэри прошу тебя не надо..
- Тебе нужно сходить с нами в Церковь! (он даже расслышал заглавную букву в её интонации) В это воскресенье, обязательно! Я заеду за тобой в 08.00, потому что в 09.00 уже начинается месса. 
- Не думаю, что их этого получится что-нибудь стоящее, Мэри. -Грэма словно парализовало, а его сознание вышло за пределы тела и он наблюдал за собой со стороны, смотря на окаменевшее тело механически отчеканившее слова. 
- Грэм, решено! Не может быть никаких сомнений. Ты должен наконец-то взять вверх над собой и сделать первые шаги на встречу истине. 
- Думаю, ты права Мэри. Конечно давай сходим в церковь. - предательски говорил какой-то другой, чужой Грэм. 
- Вот и славно, малыш. Ты же позволишь называть мне тебя "малыш". Ведь я знала тебя еще с пеленок, Грэмми. Помнишь как Лиза называла тебя "Грэмми"? 
- Да, мэм, я помню. 
- Вот и славно, малыш. До встречи. 
Услышав короткие гудки в трубке, Грэм еще долго не мог прийти в себя. Какого хуя, я спрашиваю тебя Эдвард Джон Грэм Стандфил! Какого хуя ты не послал её прямиком в ад? На член раздосадованному Сатане? Вот бы он повеселился, обесчестив очередную набожную шаболду. Слабак, ничтожество, неудачник. Тобой помыкают все кому не лень. Какая-то фанатичная особа, вызвав в тебе чувство вины, заставила подписаться на целую воскресную проповедь. Ах, ты ничтожество.

Очередной телефонный звонок подбросил Грэма к потолку, аж до самой люстры. Он с гневом взял трубку и гаркнул что есть мочи свое агрессивное "ХАЛЛО". 
- Мистер Стандфил? - осведомился мягкий, женский голос. 
- Да, Грэм Стандфил, у телефона. 
- Это Лиз Брукс, секретарь доктора Брауна. Клиника Браун энд Гоффс партнерс. - отчеканила она отполированную до блеска фразу. 
- Слушаю, мисс Брукс. 
- Вы записаны к нам на прием на завтра в 16.00. Это напоминание не больше, чем простая формальность. Я надеюсь у Вас всё в порядке и Вы непременно порадуете нас своим визитом? - обезоруживающе навязывалась Лиз. 
- Да, конечно, передайте доктору Брауну, что я завтра буду у него в 16.00. 
- Отлично, мистер Стандфил! До встречи. 
- До свидания, мисс Брукс. 

Обязанность ходить на прием к психотерапевту легла на Грэма после автокатастрофы, в которой погибла его мать и беременная Соня. В тот день, он по обыкновению обдолбался так, что не мог вымолвить ни слова. Его мать попросила Соню отвезти её за город, чтобы купить немного алкоголя на предстоящую годовщину её помолвки с отцом Грэма. Данный праздник отмечали не смотря даже на то, что тема "Отца" была строго под запретом в их доме. Грэм даже толком не знал, кто он этот таинственный "зачинатель". И из однажды подслушанного телефонного разговора матери, наверняка с тетушкой Мэри, он смог сделать скупые выводы о том, что его отец был военным и погиб на какой-то спецоперации, проводимой британской разведкой. Поскольку операция была незаконной, то никаких упоминаний в СМИ или интернете не было. Так же их периодически посещали какие-то люди в черных костюмах и наверняка строго настрого запретили разговаривать о нём! Черт возьми, он даже не знал его имени. Предположительно Эдвард Джон! Не просто же так у него появилась такая длинная приставка к имени. А фамилия Стандфил - это девичья фамилия его матери. И вот, не смотря на такие странные противоречия, они все равно последние 15 лет исправно отмечали годовщину их помолвки. Мать ежегодно исполняла один и тот же ритуал. Сначала ездила за город за вином и грогом. Потом на рынок покупала самого крупного тунца. Дома наряжала окна и двери гирляндами и усаживала за праздничный стол его и всех, кто мог оказаться в доме. Будь это его друзья или тетушка Мэри. Соня, которая вызвалась помочь ей в тот день, даже не успела сказать Грэму о своей беременности. И получается он потерял трех самых важных женщин в своей жизни за считанные минуты. Он почему-то был уверен в том, что Соня ждет девочку. Но трейлер который на скорости 80 миль в час вошел в них словно нож в горячее масло на загородной трассе не оставил никаких шансов узнать это наверняка. Вид раскореженного железа и окровавленных трупов матери и Сони настолько сильно ошеломил Грэма, что он не мог разговаривать еще две недели после увиденного. Это и сподвигло Мэри записать его на приём к доктору Брауну. 
После знакомства доктора с Грэмом и его персональной историей ему назначили годовой курс усиленной терапии, по окончании которого не было никаких улучшений и его продлили еще на год. Отягощенное состояние Грэма было вызвано не только данной трагедией, но и его пагубным пристрастием к алкоголю и наркотикам. Таким образом каждый четверг в 16.00 вот уже 1,5 гребаных года по 1,5 гребаных часа Грэм утопала на кожаной кушетке в бесконечной череде несвязанных вопросов и непонятных, с подтекстом, историй. 

Доктор по обыкновению курил свою трубку. И ковырялся глазами то в окне, то в буквах, на лежащей под уродливой глиняной чашкой кофе, газете. Его чванливая и немного заносчивая манера говорить, раздражала тем больше, что звуки его вылетали не через рот, как у обычных людей, а через нос, словно он гигантская чайка, несущаяся над морской гладью. Скорее всего он был немец. Германец. Готт или Гунн. Потомок ВАР-ВАР-ОВ. КАР-КАР, ВАР-ВАР. Речь с шумом вырывалась из его рта пеной, а не текла сладкой умиротворенной струйкой. Еще это старомодное пенсне. Представьте себе в 21 веке человека в пенсне. Это все равно, что вы залетели в офис, где все работают на печатных машинках с таким видом, как будто это последнее достижение человечества. КАР-КАР, ВАР-ВАР. Доносится из его крючковатого клюва. А эти уши, ужасно огромные и обвисшие, словно дряблые груди старухи. Зрелище то еще. Но в добавок ко всему венцом эволюции его лица стали маленькие глаза-бисеринки, чернявые и противные как будто козий горох. Нет, он еврей. Точно, потерянное колено древа Израилева. Единокровный брат Фрейда и Адлера, вступивший на скользкий путь познания таинств души и тела. Когда же ему надоест ковыряться в моем детстве и искать причинно-следственные связи моего психоза в страхах перед Отцом и борьбой с желанием его уничтожить, чтобы обязательно совокупляться с собственной матерью, мучаясь от осознания греховности инцеста. Для него я всего лишь жалкий и сгорбленный носитель эдипова комплекса на мягкой, обитой коричневой кожей, кушетке.
- Представьте, что у вас есть дочь. Нет, что вы коллега, не настоящая. Всего лишь гипотетическая.
Как будто вы участвуете в эксперименте, - КАР-КАР, ВАР-ВАР, - где ваш образец спермы, и еще десятки образцов других мужчин, выдаются в случайном порядке разным особям женского пола для оплодотворения. Все они зачинают в один день, но никто их них не знает Отца. Они находятся под наблюдением у одной бригады врачей и получают одинаковые рекомендации и наставления. По прошествии некоторого времени, когда матери уже свыклись с бременем и пришли к осознанию предстоящего материнства им показывают фотографии всех, кто сдавал свои образцы. Это не какое-то отборное племя, а всего лишь статисты, набранные случайным порядком на улице. Поэтому среди них вполне могут оказаться и криминальные элементы и до банального уровня физические уроды, инвалиды. Единственный критерий для выбора был "средний обывательский тип" без особых морфологических признаков, которые можно распознать в потомстве. Одним словом люди ничем не примечательные, нейтральные.
Каждому из них соответственно придумывается легенда. И без персонализации доводится до матерей. Среди этих легенд фигурируют и настоящие герои и откровенные ублюдки. Женщинам ничего не предлагают, просто посвящают их в необходимые детали эксперимента. Но, как ни трудно догадаться, каждая из них приходит к выводу, что зачать от славного молодца, или от морального урода вероятность у нее 50 на 50.
Мужчинам же в свою очередь доносят противоположную легенду в отношении женщин и не раскрывают кому из них достались их образцы семени.
- И так, коллега, - КАР-КАР, ВАР-ВАР, - первый вопрос: какие чувства вы будете испытывать ко всем этим детям? Допустим в эксперименте участвовало по 3 особи и все они родили девочек, которые как один похожи на Вас. И так, что Вы будете испытывать к ним троим? Вы достоверно знаете, что одна из 3-ех ваша кровная дочь. Вы имеете предположение, что вероятность её вырождения равна 50%. Вы имеете предположение, что её мать может быть конченной алкоголичкой с вероятностью в те же 50%. Но Вы не можете определить кто на самом деле она. При этом при всем Вам дают неограниченный доступ ко всем детям, но исключают ваше общение с матерями.
- И здесь могут быть различные сценарии, ведь это умозрительный эксперимент. Допустим после родов, детей смешали и матерей тоже оставили в безвестности, а после того, как все энергетические и химические связи разрушаться в инкубаторах больницы, им выдадут дочерей, но ни одна из них не поймет кого она родила. Прелестно, не правда ли?, - КАР-КАР, ВАР-ВАР, тряслись его обрюзгшие уши и скалились гниловаты зубья, - Но, будем реалистами и поскольку Вы у нас главный герой, будем поворачивать эксперимент в Вашу сторону.
- Таким образом оставляем все на своих местах, и даже можем посветить матерей в то, чье же семя им действительно дали и они смогут сравнить подлинную историю отца со своими представлениями, страхами и опасениями. Теперь следующий вопрос, если мать узнала, что Вы подонок, сообщит ли она Вам, что зачала и родила от Вас? Или будет скрывать этот факт и никогда Вам его не откроет?
- Едем дальше. После того как Вы полюбили всех трех девочек, изучили их повадки и приучили их к собственному присутствию, Вас неожиданно знакомят с матерями. Вы конечно же влюбляетесь в одну из них, не смотря на то, что Вам про них наговорили. И рассказываете ей о своих прекрасных "детях". Однако, мать Вас не любит, и не хочет никаких связей, даже при том, что зачала именно от Вас, а Вы единственный порядочный человек в этой компании (и так конечно произойдет во всех трех случаях).
- Третий вопрос, останется ли с Вами мать Вашего ребенка, при таких условиях?
- И так, Вы остались с носом и обреченны ближайшие 18-20 лет прожить без семьи и детей, и без возможности узнать о настоящих причинах такого положения вещей. Вы конечно со временем смиритесь и будете относится к этому как к необычному, но очень жесткому эксперименту. Может быть даже Вы уловите в этом элементы игры или судьбы, но все-таки никогда не забудете и где-то внутри Вас будет греть надежда о познании истины. И вот проходит обозначенное количество лет и всем неожиданно приходят письма: Вам - отцам, матерям и дочерям о том, как все обстояло на самом деле. И дают Вам возможность написать друг другу письма. Вы конечно же решаете, что кроме дочери писать больше никому не стоит.
- Так вот, мой последний вопрос: что Вы напишите своей дочери? Нет, коллега, не настоящей гипотетической.   

Набухшие под глазами Грэма мешки обиды и злобы, готовы были лопнуть и выплеснуть наружу горячие сгустки слез и разочарования. Доктор просто размазал останки его личности по проекциям памяти, спровоцированных экспериментом. Он чувствовал, как откуда то изнутри нарастает ядерный взрыв гнева и негодования, сейчас он разорвет его изнутри вместе с этим жалким докторишкой. И вот сдетонировавший импульс разрушения добравшись из глубины нутра до языка, обмякает и вместо злобной тирады, вырывается жалкий стон "за что"? 
- Простите, коллега, я понимаю насколько вам сложно участвовать в подобных умозрительных экспериментах. И с моей стороны не совсем этично было воспользоваться вашим доверием. Но я непременно должен был понять степень вашей погруженности в проблему. 
- Ну и как я, док? 
- Пожалуй мне придется признать, что за последнее время мы ни на йоту не продвинулись. У вас очень сильный защитный механизм. И ваша психика продолжает усиленно возводить баррикады. С одной стороны вас угнетает чувство вины, построенное на фундаменте воспоминаний. С другой стороны вас прельщает потенциальное диссоциативное расстройство. 
- То есть, вы хотите сказать, что я сам себя подпитываю образами прошлого чтобы аргументированно отдаляться от общества?  То есть я сознательный социопат? 
- Не совсем так, я хотел сказать, что ваша степень вовлеченности в посттравматическом периоде начинает приобретать искусственный, системный характер.
- Если честно, то я нихуя не понимаю, док. Скажите как есть, что блять со мной происходит. 
- Конечно, Джеймс, конечно. 
- Док, какого члена? Кто этот хуев Джеймс? 
- Помните ли Вы причину, по которой сюда попали? 
- У меня отличная память и вроде мы только что об этом и говорили. 
- Да, все верно. Но кто ВЫ? Вы это помните? 
- Я Эдвард, мать его, Джон Грэм Стандфил подданый британской короны. 
- Так, продолжайте, сколько вам лет, где вы родились, кто ваши родители. 
- Мне 33 года, я родился в 1981 году, моя мать Лиза Стандфил, дочь католического ксендза, учительница младших классов. Родился я в Дублине, но в возрасте 5 или 6 лет мы переехали в Лондон. Мой отец, предположительно Эдвард Джон, агент британской разведки Ми-6. Погиб при исполнении, поэтому я его никогда не видел, даже не фотографиях. 
- Это изумительно, действительно это и есть биография Грэма Стандфила. Однако, Грэм последние 3 года покоится на хайгетском кладбище, недалеко от могилы Маркса. А вот мистер Эдвард удостоился чести быть кремированным. 
- Что за пиздеж, док? Я и есть Грэм, а двойное имя мне досталось от отца. 
- После того, как погибли мать Грэма и Соня, он прыгнул с 16 этажа своего общежития. На прошлых сеансах гипноза мы уже выясняли, что ваша близость с Грэмом, выходила далеко за границы человеческой и тем более мужской дружбы. 
- Что за намеки, док? 
- О, не переживайте. Возможно ваши духовные связи были слишком глубокими, на уровне архетипичных союзов. Как у Александра Великого с Гефестионом. 
- Подождите, насколько я понимаю, вы настаиваете что Грэм и я это два разных человека, а я при этом присвоил себе чужую личность? 
- Да, именно так будет правильным. 
Гомерический смех Грэма застал врасплох похоже только его самого. Все это было похоже на сюжет затертого до дыр голивудского кинофильма, типа "Эффекта бабочки" или "Шоссе в никуда". Как можно присвоить себе чужую личность? Нет, не так. Как можно ощущать себя другой личностью и проживать ее жизнь с утра и до ночи. С ночи до утра. Откликаться на его имя, общаться с ЕГО родственниками. Ходить по ЕГО делам? 
Замешательство, анализ, гнев, приятие, смирение. Грэм успокоился и начал оценивать ситуацию в свете последних событий. Это просто очередной блядский эусперимент, в стиле жида-кровопийцы. Действительно этот Браун похож на господаря Валахии Владо Дракулу, только сильно постаревшего и осунувшегося. У того даже была шестиконечная звезда на шапке. Заговор, очередная попытка ввести меня в заблуждение. 
- Нет, док! Я еще не выжил из ума. И ничьих личностей никогда не присваивал. 
- Термин "присвоил" больше подходит уголовному праву. В действительности вы его создали, а точнее заменили в процессе фуги на имеющиеся у себя в подсознании воспоминания о друге. 
- Фуга? То есть я еще пребываю в иллюзорно созданном мире..
- Диссоциативная фуга частое явление после подобного рода травм.
- Травма, травма, если моя биография - это не моя биография, то какая травма помимо гибели Сони и матери, может у меня еще быть? 
- Джеймс, кххм, Грэм, я думаю на сегодня достаточно. Встретимся через неделю. 

Грэма одолевали смешанные, ничего не объясняющие чувства. Все-таки кто он? В какую версию реальности ему верить? Не вводят ли его сознательно в заблуждение? Но для чего? Кому и зачем это может быть нужно? Доктору? Но ведь он каких то еще полтора года назад не знал его вовсе. Мэри? Нет. Определенно, нет! Мэри нужно чтобы я преклонил колени и голову перед её версией бога. А точнее, той версией, в которую её заставили поверить. А больше у него никого и нет. Соня погибла вместе с матерью, отца он никогда не видел. Школьные друзья давно уже стали только "статусами" в фейсбуке и инстаграмме. Те пару курсов, которые он провел в колледже ему не хватило, чтобы обзавестись крепкими знакомствами. Ах, да! Есть Билл, местный барыга, торгующий коксом и другой дрянью. Есть Бренди, местная шалава, которую можно навестить в любой момент, если не боишься капающего на утро конца. Зато минет она делает замечательно и если есть резинка, то и безопасно. Блять! Даже в такой момент он не может заглушить свою тягу к совокуплению. Однажды он где-то вычитал, что человек постепенно становится тем с чем активно борется. А вера в одно, порождает другое. То есть если ты веришь в святость, то её оборотной стороной обязательно обнаружится греховность. Если ты подпитываешь себя борьбой со сладострастием, то постепенно становишься только порочнее и грязнее в своих мыслях, желаниях, поступках. Могла ли со мной произойти такая подмена о которой говорил Браун? Что если я на самом деле никакой ни Грэм, а бедолага Хиггинс? Беззаветно преданный идеалам мужской дружбы и загнавший себя в ловушку, выходом из которой была полная идентификация с Грэмом? Действительно, что я помню из своей жизни? Отчетливо только последние 3-5 лет, а остальное какие-то фрагменты, обрывки, мозайки. Да, это всё кокс и амфетамин, превратили меня в старую развалину. Память ни к черту, только по причине того, что я всегда пребываю под кайфом. А если не под кайфом, то пьяный как сапожник. Нет, к черту всё это дерьмо. Я Стандфил, Грэм Стандфил. Никому не удастся меня в этом переубедить. 

Размышляя о новых, внезапно обрушившихся на него "перспективах", Грэм добрался до своей квартиры и небрежно протиснулся внутрь. Дверь почему то заклинило и она открылась только на четверть, чтобы можно было пролезть боком. Вот еще незадача. Теперь придется звонить в управляющую компанию и вызывать мастера. Который час? 23.07? Сколько же я бродил по улице. Почему я нихуя не помню? Бывали ли раньше у меня провалы в памяти? Грэм просто рухнул на кровать, чтобы не дай бог расковырять в глубине своих размышлений истину. "Вы узнаете истину и она убьет Вас!" Сверлило в голове Грэма, но в оригинале по-моему было "освободит"? Нет? Какая теперь разница, я ужасно устал и хочу только одного погрузиться в небытие. В литаргический сон. И никогда, никогда, никогда. НИКОГДА. 

Грэму снилась Соня. Она предстала перед ним в образе богини жертвоприношений Ассам. А он покорно подносил ей на блюде свою окровавленную голову. Одна ночь, всего лишь одна ночь, определила его выбор. Он запал на уличную потаскуху, в которую безнадежно влюбился. Его программа ДНК активировала "любовь" благодаря запаху её черных, густых волос, который он вдыхал, когда баюкал её на своей груди. Покажи мне "страх", вспышка! Покажи мне "приятие", щёлк, вспышка. Мелькали прямо перед носом строки из оранжевых книжек с романами Паланика. Покажи мне "трагедию", вспышка. Ебнутые реакции, почему мы так слепо подчиняемся этим программам? Эмоции, это как автомат с газировкой. Мне неприятен этот тип, щёлк, ДНК взрывает на моем языке килограмм лимонов! И вот моё лицо уже крючится в пошлой гримасе, по шее бегут мурашки, изо рта роем мух пытаются вырваться ругательства. "Пошел ты, грязный ублюдок!" Вспышка. Я биологическая машина, поглощающая страх. Гнев. Злость. Вражду. Щёлк, ДНК активировала "смирение". Я смирился. 

Хиггинс.

Хиггинс нервно теребил брелок от ключей на пальце и пялился в окно соседней многоэтажки. В голове его прокручивались различные сценарии. Он пытался смоделировать наиболее подходящую ситуацию для разговора с Грэмом. Последнее время они сильно отдалились друг от друга. И это его пристрастие к алкоголю, коксу, креку, что он там еще употребляет? Сделало его скрытным, вспыльчивым, раздражительным. Сначала он думал, что во всем виновата его новая подружка Соня. Но позже, когда он узнал её поближе, стало очевидным, что для Хиггинса она не представляет никакой опасности. Или это было первое впечатление? В тот вечер они сидели в одном ирландском пабе и пили темный, не разбавленный эль. Соня выглядела очень эффектно: длинные лакированные выше колен сапоги на огромном, квадратном каблуке, сетчатые колготы, черная обтягивающая мини-юбка и кожаная короткая куртка, кокетливо скрывающая белую блузку. На этих своих каблучищах она казалась выше Хиггинса и он даже немного стушевался. Её агрессивная прическа и то тут, то там выпадающие из под одежды фрагменты татуировок мало вязались с утонченным, интеллектуальным вкусом Грэма. Хиггинс считал Грэма эстетом и всегда надеялся на то, что его дама сердца будет немного повыше рангом. Любовь Хиггинса к Грэму была настолько наивной, что он иногда позволял себе вольности и самостоятельно примерял ему различные варианты любовниц, более того в иной раз это даже заканчивалось конкретными практическими советами. На что Грэм как то грустно улыбался и постоянно отшучивался, а если у него вдруг заводились интрижки, то он не стремился познакомить своих пассий с Джеймсом.
Хиггинс уже готов был съежиться и принять свою привычную позу обиженного британского достоинства, но вдруг мягкий, серебряный голосок, так ласково и по-свойски ему сказал:
- Здравствуй, Джеймс, я много о тебе слышала. Мне очень приятно с тобой познакомится. Я Соня. 
- Ппппривет! - Словно входя в штопор, заикался Хиггинс. 
- Можешь называть меня просто Хиг. - Он пытался изобразить на лице подобие улыбки. 
- Хиг? Ок. Как скажешь, Хиг! - Соня коварно подмигнула ему своими огромными, бездонными черными глазами. 
- И так, Хиг, это как ты понял Соня, мы уже заказали на тебя пару пинт ирландского Эля, надеюсь ты не против ирландского пойла, викторианский ублюдок? 
- Иначе бы я не пришел в ирландский паб. А я смотрю мои уроки тебе все-таки пошли впрок и ты намного лучше разговариваешь на аглицком языке. 
- Сукин ты сын, Хиг! Хотя бы не при Соне. - Раздосадовано бросил ему Грэм. При этом Соня завелась и стала расспрашивать Хиггинса. 
- Что это все значит, мистер Хиг? Поясните никчемной эмигрантке, что у вас тут за лексические войны? 
- Дело, в том, что Грэм ирландец. 
- Да, это мне известно, - хихикнула Соня, видимо вспоминая сцену их первого знакомства. 
- Ну так у ирландцев настолько звучный гортанный пронаунс, что он не только режет слух консервативному духу британца, но и оскорбляет его эстетические чувства. - Словно учительница младших классов констатировал Хиггинс, глядя на то как кривляется и  передразнивает его Грэм.
- То есть я хочу сказать, что их английский очень груб, и когда несколько ирландцев затевают спор, это похоже на то как кучка немецких пивоваров решила устроить брань на площади.  
- Прекрати, у нас просто в отличии от вас есть темперамент, и мы не прячем свое нутро за ритуалами и условностями. - Парировал Грэм. 
Вообще это была вечная тема их взаимоотношений. Они с Грэмом познакомились в возрасте 8-9 лет в одном из лондонских дворов. К Хиггинсу по обыкновению приставали черные парни и требовали у него деньги, да, приходилось исправно отдавать им все, что выделяла мать на карманные расходы. Хиггинс был трус и слабак. И даже представить в воображении не мог, как кого то может ударить. В этот раз его окружило сразу четверо парней и один, самый черный их них, с большими шлепающими губами кричал и брызгал слюнями прямо на его очки, пока не получил увесистый удар в висок. Упав ничком и слегла подергивая ногой он казался очень жалким, а струйка крови стекаяющая по его лицу, настолько напугала его спутников, что те решили не связываться с нагло скалющимся рыжим парнем, подбрасывающего на ладони булыжник. Оттаскивая своего главаря они кричали что то угрожающее в адрес Хиггинса, но он был словно зачарован своим спасителем. 
- Я Грэм, - протягивая левую руку сказал рыжий. 
- Джеймс, яяя - заикаясь (когда Хиггинс волновался он всегда заикался) сказал Хиггинс, - ноннно меня все ззззовут Хиг!
- Ок, Хиг, пойдем прошвырнемся. - Отбросив булыжник позвал его Грэм. 
Та самая прогулка по заброшенным фабрикам, городским трущобам и крышам многоэтажек положила начало его отношениям с Грэмом. Тем отношениям, которые он так холил и лелеял, он считал себя обязанным Грэму и старался всячески опекать, дав той ночью самому себе клятву "Я буду твоим ангелом хранителем, Грэм, я люблю тебя! И всегда буду рядом." Позже немного повзрослев он будет ежедневно держать свое слово и всячески способствовать тому, чтобы Грэм хоть как то успевал в школе. Из-за его темперамента и природного упрямства Грэм просто не мог сидеть на месте и постоянно сбегал с уроков, бегая по лондонским окраинам с разного рода отребьем, играя в лапту, балду или праздно шатаясь по тем же крышам. Хиггинс же ему пытался привить по-дружески любовь к образованию и даже писал за него контрольные и диктанты. Именно, он, а не мать настоял, чтобы Грэм по окончанию школы подал документы в колледж. Но как оказалось, Грэм не смог выдержать и двух курсов и в четвертом семестре покинул обучение. Тогда он серьезно интересовался мотоциклами, что это привязанность привела его не только в одну из мастерских работать механиком, но и в неформальную группировку байкеров. И что тут сказать у него это чертовски хорошо получалось и укрощать железных коней и лечить их болячки. Спустя год или полтора он уже был знаменит во всем Ист-Энде и имел приличную клиентуру и соответственно заработок, кучу свободного времени и доступ к наркотикам. Хиггинс естественно считал, что он попусту растрачивает свой талант, поскольку его живой, любознательный ум можно было применить более практично. На что Грэм по обыкновению шутил и просил не портить "его романтику". 
- Грэм, ну почему ты такой упрямец? Почему ты отрицаешь очевидные вещи? Разве ты сам не осознаешь свои творческие наклонности? Разве тебе не по нутру математика? Ты ведь хорошо разобрался с её основными законами. Или экономика, помнится на первом курсе ты отличался из всех на курсе общей экономической теории.  - навязывал ему старую песню Хиггинс. 
- Слушай, Хиг, я думал это исчерпанный вопрос, я больше никогда не вернусь к обучению, мне претит это все до мозга костей, понимаешь? Все эти преподаватели зануды, они ничему меня толком не могут научить. Они говорят мне о разного рода достижениях, но я не вижу в них никакого практического смысла. Единственное, что мне понравилось так это история про Шредингера и бритву Оккама. Но об этом я могу почитать и в энциклопедии. 
- Да, но тогда ты никогда не уразумишь авторитетного мнения наших профессоров по поводу этих вопросов. Никогда не сможешь оценить вес, полученного самостоятельно диплома. 
- Авторитетное мнение? Да все эти профессора жалкие пижоны, которые даже кальсон самостоятельно одеть не могут. Что толку оттого, что они пугают меня мальтузианской ловушкой? Тебе разве не хватает еды? Не вводят ли они нас напрасно в заблуждение, чтобы мы генерировали страх? 
- Но проблема перенаселения действительно актуальна, и в скором времени нам просто необходимо будет координально решать этот вопрос. Я слышал, что им даже занялся ВОЗ и ООН. 
- Нет уж, я не хочу вечно слушать это нытье про перенаселение и то, как экономические формулу спасут нашу расу. Мне глубоко плевать на то, хватить ли еды и пить королеве Виктории, если завтра придут очередные бедствия и подставят под угрозу выживание "короны". Я хочу немного свободы и пожить немного "для себя", понимаешь? Я хочу следовать своей мечте, идеалам, быть кем-то. Но кем-то не в иерархии британских понятий о статусах и регалиях, а быть кем-то для самого себя, для своих близких. - как то спокойно, и даже умиротворенно говорил Грэм. 
- Боже, храни Королеву, Грэм, да ты настоящий диссидент. - потрясая головой констатировал Хиггинс. 
- Тоже самое говорит Мэри, только при этом еще и крестится, видимо всех слишком шокирует мой образ мыслей. 
- Нет, же Грэм, нет! Мы просто заботимся о тебе. 
Больше они не возвращались к этому разговору, но Хиггинс почувствовав себя уязвленным постоянно пытался навязать ему "собственный" курс экономики, истории и английского. Грэм охотно соглашался и несколько раз в неделю проводил с ним время, слушая его претензионные лекции. Так продолжалось до тех пор, пока у Грэма не появилась первая подружка и первые секреты, и тогда у него просто уже не было времени чтобы обучаться. Он катал её вечерами на байке, а Хиггинс уныло смотрел в сторону его дома из окна своей многоэтажки. А когда они случайно встречались на улице, Хиггинс замечал как Грэм немного возбужден, а глаза неестественно блестят. Ах, Грэмми, милый Грэмми, так его в детстве называла мама, что же ты делаешь с собой? 
Вот и сейчас он подумал об этом: как его темперамент и горячее сердце сыграло с ним злую шутку и он опустился до банального блядства и употребления наркотиков. Хиггинс просто терпеть не мог наркоманов. Но Грэму пытался искренне помочь. 
- Это не условности, Грэм, это дань традициям, Англия держится на своем историческом опыте и если мы не будем следовать простым правилам приличия, мы все окажемся на уровне стран третьего мира. 
Прыснув от смеха, Грэм закатил глаза и стал с издевкой подначивать Хиггинса.
- Я и забыл, мистер аристократ, в каком мире вы пребываете. Повсюду жеманные леди, в батистовых платьях и импозантные джентельмены в цилиндрах. 
- Между прочим, ты забыл, что по отцу я чистокровный дворянин, а мой прадед заседал в палате лордов! - Осклабился Хиггинс. 
- Да, помню, я Хиг, помню, не будь занудой! Давай лучше выпьем! - Грэм поднял свой бокал с элем и предложил забойный тост, все втроем расслабились и остаток вечера провели без эксцессов. 
Тогда он понял, что не смотря на свою внешность, Соня вполне кроткая и умеренная в своих желаниях натура. И даже то, что она работает стриптизершей под конец вечера стало ему только нравится. Редко можно встретить женщину подобной профессии с претензией на манеры и уж тем более на интеллект. 
Получается, что дело в самом Грэме. Да, именно он стал причиной их разлада. Вечно эти его интересы, не совпадающие с планами Хиггинса. 


(1 оценок)